[Внешний вид «Дневника» более чем скромный. Это — обыкновенные ученические тетради в коричневых обложках. Их четыре, пятая едва начата. Написаны они чрезвычайно убористо, тончайше очинённым карандашом и такими микроскопическими буквами, что производят впечатление записи, прошитой на швейной машинке. Имеются ещё особенности, придуманные самим автором:

а) он пишет без гласных букв;

б) придумал краткое обозначение времени;

в) отмечает проделанный путь (пешком или на каком-либо транспорте) по тогдашнему времени, выраженный в вёрстах.

Дневник начинается с 4 января 1918 г. и неожиданно обрывается 19 марта 1921 г.]

а) Как работал Павел Самуилович. [В одной из своих «продуктовых» поездок Павел Самуилович простудился и заболел. Он написал в своём «Дневнике»:]

1918 г., 30 сентября. Возмутительную историю устроили железнодорожники для получения платы за багаж. Дело было в Москве-Рогожской. На мосту сидит один человек. Многотысячная толпа стоит часами и мёрзнет (день был холодный, да ещё перед рассветом). Со всеми тюками лезть наверх и стоять, стоять... Я пробыл часа полтора, промёрз насквозь. Дома пролежал три дня. Сегодня встал. Хотел заниматься, но не могу из-за слабости.

6 октября. Вчера и сегодня занимался, но немного и мало успешно, так как чувствую себя очень слабым.

3 октября. Занятия совершенно не двигаются. За всё время прочёл одну главу и 22 страницы [Пикара: «Курс анализа» на французском языке]. Голова не желает работать. Ем, сплю по 12 часов, валяюсь, в общем противно.

10 октября. Наконец обрёл способность заниматься. Хотя и прочёл всего 8 страниц, но зато вполне основательно (со всеми примерами, частными случаями и т.п.) и как-то по-настоящему.

16 октября. Сегодня занятия шли лучше — 15 страниц.

17 октября. Сегодня прочёл 20 страниц и притом с очень большим удовольствием, так как результаты мне были знакомы по Гурса, который получил их совершенно иным путём.

Сегодня, 18 октября, я прочёл всего 6 страниц, так как принялся доказывать теорему, которую Пикар только высказывает: провозился с ней очень долго, но ничего не доказал.

20 октября. Вчера и сегодня занимался очень усердно и притом довольно хорошим темпом. Прошёл я, однако, всего 21 страницу, так как попал вчера на существование особой точки. Пикар, по обыкновению, наврал с равномерной сходимостью. Вчера мне только удалось доказать, что тем методом, которым он действует, ничего получить нельзя. Сегодня после долгих бесполезных усилий я неожиданно получил доказательство теоремы совершенно другим путём.

29 октября. Сегодня занимался очень долго (даже из дома не выходил), но очень не продуктивно. Голова как-то слабо работала, да и места попались трудные и малоинтересные.

31 октября. ещё в субботу вечером у меня возникла мысль об обобщении одного исследования Пикара [Нелинейные интегральные уравнения]. В воскресенье я попробовал это сделать, но слишком сложное письмо меня отпугнуло, и я не стал продолжать. В понедельник я случайно опять взялся, и неожиданный успех так захватил меня, что я больше ни о чём думать не мог: не читаю книг, ни газет, — даже ночью моя голова так занята этим, что я очень плохо сплю. Сперва я только копировал Пикара (т.е. шёл тем же путём), но чем дальше, тем более получал преобладающее значение метод последовательных приближений — самостоятельные выводы.

1 ноября. Сегодня продолжаю импровизировать: работа подвигалась очень хорошо. Если оправдается одна моя мысль — о сродстве моих уравнений с задачей о равновесии вращающегося жидкого тела, — то будет совсем шикарно.

4 ноября, 11 ч. 40 мин. Вчера работа шла внешне хорошо. Я разработал целую, так сказать, главу своей теории. [Речь идёт о работе П. С. Урысона по интегральным уравнениям.] Но внутренне она меня совсем не удовлетворила. Сначала я не понимал, почему именно, но после сообразил, что тут дело в следующем. Меня всё время захватывали не результаты, а метод: точнее говоря, даже не метод, а самый процесс созидания, мне прежде совершенно незнакомый. Но если архитектору постройка 20-го здания и доставляет меньше удовлетворения, чем постройка первого, то всё же, если тип построек различен, доставляет, и даже в достаточной степени. Иначе будет обстоять дело, когда он станет строить целый ряд совершенно или почти совершенно одинаковых скучных казарм; тогда вместо удовольствия очень скоро появится скука. То же самое произошло со мной. Моя вчерашняя работа — 20-я вариация на ту же самую тему (по методу: результаты относятся к вполне различным вещам, а потому, сами по себе, не менее интересны, чем предыдущие).

22 ноября. Позавчера я с 9 ч. 20 мин. засел заниматься; до обеда успел прозаниматься 4 часа. Я уже думал, что экзамен придётся похерить, но вечером в университете узнал, что он будет 25-го. По сему поводу я вчера весь день ни черта не делал, да и сегодня занимаюсь не очень усердно.

24 ноября. В результате абсолютно ничего не знаю, а экзамен завтра утром. Что я буду отвечать — неизвестно.

26 ноября. Сегодня с утра немного занимался, а дальше бездельничал. Хотя я самым настоящим образом ничего не знал, я совершенно перед экзаменом не волновался. Выдержал благополучно.

1919 г., 1 января. 31 декабря благополучно сдал механику. Новый год встречал с Васей Попялковским [школьный товарищ] в артистическом кафе «Красный петух». Ночевал у Васи. Проспал с 4 ч. 30 мин. до 10 ч. в одетом состоянии на диване. На следующий день с большим трудом дочитал оставшиеся 115 страниц по физике. Вечером пошёл экзаменоваться и, таким образом, кончил университет. Правда, только фактически, но не формально. Первые несколько минут я был необычайно доволен, но это быстро прошло.

5 января. Узнал, что пайка не получу. Настроение довольно приличное.

8 января. Сегодня, наконец, засел заниматься: обрабатываю свою работу по нелинейным интегральным уравнениям. Сначала шло довольно слабо, а потом разгулялось, так что бросил только в 22 ч. 30 мин.

12 января. Все эти дни обрабатывал свою работу, которая оказалась много объёмистей, чем я предполагал.

24 сентября. Доказал существование одного решения волнового уравнения. Невероятно устал, но был на седьмом небе.

25 сентября. Продолжаю заниматься волновыми уравнениями, но на этот раз без успеха.

26 сентября. Стипендии мне, очевидно, не дадут, из-за совместительства.

28 сентября. После обеда нашёл ещё единственность решения волнового уравнения (кажется всё).

29 октября. Продолжаю заниматься Линделёфом и бездельничать по службе.

8–11 ноября. всё то же. Занимаюсь довольно усердно Линделёфом и Борелем.

14 ноября. Продолжаю читать Бореля.

15 ноября. Лузин предложил место преподавателя в Сибирском университете, но сам не советовал. Я отказался.

16 ноября. В комнате 4° — писать почти немыслимо.

18 ноября. Занимался Блюменталем.

22 ноября. Занимался Блюменталем.

27 ноября. Кончил Блюменталя. Принялся за Бореля.

29 ноября. Занимался.

25 декабря. Исключительно усиленные занятия. Темнота в квартире.

1920 г., 25 февраля. Бюшгенс звонил с предложением места преподавателя в Сельскохозяйственной академии. Свидание завтра.

26 февраля. Опоздал к Бюшгенсу!!! Вечером концерт. Почти не слушал от огорчения.

28 февраля. Снеговая повинность. Много работал киркой.

4 марта. Нашёл, наконец, Бюшгенса. Оказалось, что я действительно опоздал, но вина не во мне.

12 апреля. Вечером, кажется, решил задачу Каратеодори, но только аналитическим методом.

15 апреля. Доказал геометрически задачу Каратеодори.

29 апреля–1 мая. Пробовал решить задачу Бореля.

2 мая. Задача Бореля.

3 мая. Просидел у Лузина от 11.30 до 17.30. Совместно решали задачу Бореля, но ни черта не решили.

4 мая. Ночью решил (кажется) задачу Бореля.

6 мая. Рассказал Лузину про задачу Бореля. Он меня очень поздравлял, а вечером оказалось, что я наврал. Что теперь делать?

8 мая. Продолжал упорно работать, но без особого успеха. Занятия вовсе не клеятся, просыпаюсь с несвежей головой. Сильнейшая утомляемость (и физическая, и умственная), отсутствие стремлений к физическим упражнениям, наконец, отсутствие «весеннего» настроения. Одна надежда — научный паёк.

9 мая. Доказал частный случай, но всё более прихожу к заключению, что общего случая мне доказать не удастся.

10–11 мая. Понемногу продолжаю работать. Наконец, получил доказательство, но, наученный горьким опытом, отнюдь не берусь утверждать, что не наврал где-нибудь. Через 0,03. Уже нашёл ошибку, получил только прежний частный случай.

12 мая. На этот раз кажется доказал. Вечером рассказал всю эпопею Лузину.

13 мая. Поздно ночью опять нашёл ошибку.

16 мая. Сегодня выступил в математическом обществе с докладом на тему «Об одной задаче Каратеодори». Весь день писал (будут печатать). К самому докладу не готовился. Во время докладов Чаплыгина и Власова волновался отчаянно. Но как только подошёл к доске, волнение сразу испарилось, и я говорил дельно, ясно и не спиной к аудитории (как в своё время в математическом кружке и в университете Шанявского). Слушали очень внимательно. Отзывы: 1) Егоров — «Это у Вас хорошая работа» (позже, но громко). 2) Млодзеевский — «О трансц. интуиции». 3) Степанов (a part) — «Ваш доклад имел и внешний успех» — ведь бывает, что интересные вещи проходят незаметными. 4) Лузин — «Педагогические способности». Поздравляли, жали руку. 5) По окончании все четверо спрашивали о некоторых частностях, и, вообще, «оживлённый обмен мнений». Чаплыгин и Власов ушли после доклада. Были: Четверухин, Фиников, Шмидт, Селиванов, Рожанская, Айхенвальд, Фрумкина, Певзнер, ещё двое.

2 августа. В колхозе занимался до умопомрачения. [Павел Самуилович поехал с учениками своей гимназии как воспитатель на летние каникулы в колонию.]

11 августа. Прочёл сегодня 61 (!!!) стр.!!! Бореля «Series à termes positifs». Правда, ерунда необычайная, но всё-таки!

14 сентября. Сегодня, наконец, позанялся, и даже очень недурно позанялся.

15–17 сентября. Занимаюсь необычайно много. Вчера — 40 страниц Бореля, сегодня — 33.

24 сентября. Предложение Костицына: университет им. Свердлова с пайком и вычислительными работами.

25 сентября. У Костицына дело в шляпе. О моём «уравнении волны» Некрасов, оказывается, докладывал на Всероссийском съезде физиков.

28 сентября. Магистерские экзамены на носу. Впрочем, я и не думаю заниматься и всё больше разбираю шахматные партии по Шифферсу. Пошёл в университет и по дороге дал новое доказательство (лучшее) теоремы Жана Мазуза.

6 ноября. Занимался. Предложение места преподавателя в Техническом.

10 ноября. Экзамен, рассказал всё своё. Были: Лузин. Поздравлял, сказал, что блестяще, но и только. Степанов заинтересовался, и даже очень. И Фиников, который ничего не понял, мне его было искренне жаль.

12 ноября. Решил держать интегральные уравнения 24 ноября; пока что валандаюсь без толку.

19 ноября. Нашёл замечательную ошибку в теории интегральных уравнений.

24 ноября. Экзамен по интегральным уравнениям и классическому анализу. Были только Лузин и Кудрявцев. Всё отлично.

29 ноября. Ходил в Техническое, «получил» две группы. В Техническом меня выбрали единогласно. Вечером у меня был Бернштейн. Он пришёл после семинара, все велели мне кланяться, от «царя», т.е. Лузина, до последней нищенки, так называемой «малой кастрюльки» (некая курсиха).

8 декабря. Дебют в Техническом. Очень недурно.

10 декабря. Занимался необычайно много (44 страницы шрифта меньше обыкновенного = 55 нормальных).

29 декабря. В Техническом экзаменовал 15 человек, из коих четырёх провалил. Достаточно неприятно. Устал как собака.

1921 г. 4–5 января. Читал очень успешно Бианки — «Теория поверхностей» и больше ничего. Даже из дома не выходил.

13 января. Вечером «IV заседание по вопросу о функциях 2-х переменных с ограниченным изменением» с В. В. Степановым у меня. Недурно.

10 февраля. Восемь часов подряд экзаменовал в Техническом; дошёл до полнейшего одурения.

20 февраля, 17 ч. Сегодня не пошёл на концерт, так как надо было готовиться к докладу в математическом обществе. Сейчас отправляюсь. Поджилки трясутся.

25 февраля. Занимался хорошо.

1 марта. Занятия шли плохо, так что я, в сущности, к экзамену не готов.

2 марта. Утром экзамен по высшей алгебре — теории инвариантов и теории чисел. Благополучно.

15 марта. Опять занимался семь часов.

[Далее приводим полностью отрывок, относящийся к 1920 г., о поездке в Ковров, причём сохраняем обозначение дней и месяцев, придуманное П. С. Урысоном: первая или первые две цифры обозначают месяц, следующие две — число, последняя цифра — день недели; заметим, что воскресенью соответствует 0, понедельнику — 1 и т.д. Например, 10262 означает: октябрь, 26, вторник. Сохранены и некоторые другие обозначения.]

б) г. Ковров. 10262. Уехал в Ковров. В поезде занимался: 56 страниц на французском языке Лежен Дирихле. Поезд запаздывал. Лекций в этот вечер читать не пришлось. Приехал 032. После долгих размышлений отправился по данному мне адресу к Александру Николаевичу Барсукову. У него же и остановился. Старый большевик, математик (кончил вместе с Вячеславом Васильевичем и Приваловым, хорошо знает их). Энтузиаст, организатор, очень способный, кажется, из крестьянской семьи. — Живу, как у Христа за пазухой: питаюсь, читаю Локка — «У врат Самарии».

Кстати, среди моих слушательниц есть одна — Г. — Старое сопоставление: Кент воплощает «У врат Самарии» в себе моего «переживателя». А «наблюдатель» над ним посмеивается. Я не видел, какие глаза у мадемуазель Г. Но я убеждён, что голубые. — Да, забыл совсем. Надо же написать о моём первом выступлении в качестве лектора. Читал три часа подряд — университетский курс. Не устал и говорил вполне гладко. И был бы совсем на высоте, если б знал то, что говорю (для введения в анализ я ещё чуть-чуть просмотрел; но анализ геометрический читал прямо по памяти, это через 4,5-то года). Кроме того, немного слишком спешил, так что многие не понимали. Однако образуется.

10284. Всё то же. Читаю Уэльса, Джерома etc. Ем до животоболия. И читаю лекции до потери голоса. Теперь меня понимают лучше. А местные люди очень уговаривают меня переселиться сюда совсем на очень выгодных условиях. Ну, это — дудки. Я со скуки помер бы, пожалуй. Даже и сейчас скучаю, в общем. Какие глаза у мадемуазель Г., я так по сей день и не знаю, хотя и вижу её каждый день. Но дело в том, что мои дорогие слушатели питают ко мне, по-видимому, мистический ужас и заговорить, во всяком случае, не решаются. Для престижа это, пожалуй, и хорошо; но... — Младшая сестра Барсукова — девушка лет 17-ти, довольно хорошенькая; эта совсем меня не дичится и даже охотно вступила бы в беседу. Но тут уже я сам держусь в стороне из соображений престижа: по отношению к Александру Николаевичу это, думается мне, весьма существенно.

10295. Начал заниматься и, кроме того, прочёл Росмерсхольм (Ибсен), всё лучше, чем Локка или Джерома. А от лекций почти потерял голос.

10296. Прочёл «Привидения» (Ибсена). А потом бездельничал и читал Эдгара По. — Вечером, перед лекцией, беседовал немного с Женей Г. — Она москвичка, только 2,5 года оттуда; кончила гимназию в прошлом году, а теперь преподаёт математику в пятом классе. Говорят, что хороший математик. Не глупа и, по-видимому, довольно милая, но... чего-то ей не хватает. Довольно недурна собой, даже несколько вздёрнутый нос не мешает. Цвет глаз мне так до сих пор не известен, хотя я упорно рассматривал; но было слишком темно. Кажется, тёмно-голубой. Наружность, во всяком случае, мыслящего человека. Но... безвкусная кофточка (с каких это я, чёрт возьми, пор стал обращать на это внимание?). И совсем девочка. Александр Николаевич и все прочие зовут её попросту Женей. — Голова болит до чёрта. Лягу рано спать.

10310. Проспал чуть ли не 0.12 подряд; встал с твёрдым намерением засесть заниматься. Однако до обеда читал По. Ерунда отчаянная. После обеда всё-таки немного позанимался.

11011. Ходил на базар за покупками, читал Достоевского «Сон смешного человека». Лекции прочёл хуже, чем когда-либо. А с Женей Г. мы через несколько дней стали б друзьями; но я завтра еду. Поболтали сегодня немного. Она замечательно славная. А всё-таки чего-то не хватает. Получил письма из дому и дико им обрадовался.

Мешкиада, или весёлое возвращение домой (записано в Москве 11055).

11022. В этот день я хотел написать следующее: «получил 36 000 рублей и все продукты, уложился и сейчас еду; завтра утром буду в Москве. Одним словом, „всё к лучшему в этом мире". — И чувствовал себя весьма счастливым». Написать, однако, поленился. Теперь же эта фраза звучит иронией (хотел было написать «горькой», но подумал, что никакой горечи, собственно говоря, и в помине нет). А вышло вот что.

11033. Драма в пяти действиях с прологом.

Пролог — выяснение ситуации. Я должен поехать с товарищами Тихонравовым и Акимом Герасимовичем в Москву с почтовым поездом, притом в штабном вагоне. Но разрешение на штабной может дать только комендант следующей станции — Новки. С ним говорили по телефону, и, кроме того, у Тихонравова есть записка; тот обещал. А до Новок machen Sie wass Sie wollen, хотя предполагалось, что нас в штабной впустят «впредь до выяснения».

Действие I. Ковров. У меня мешок в 1 пуд и чемодан в 1,5. Аким Герасимович, у которого почти никакого багажа, взялся нести мой мешок. — Около 03 появился поезд. После рассмотрения бумажки Тихонравова, в штабной не пустили. А всюду полным-полно: висят. Кое-где не висят, правда. Но это —«специального назначения», арестантский, караульный, кассовый... В последнем (т.е. на площадке его) попробовали устроиться. Выставили. Так и метались как угорелые до третьего звонка. И после. А когда поезд тронулся, я «с мужеством отчаяния» влез на последнюю ступеньку, дал находящейся передо мной девице держать чемодан, а сам кое-как уцепился за архинеудобные наклонные поручни. Сел, как будто, и Тихонравов. А Аким Герасимович бежит вслед: «с вашим мешком я не сяду!». — «Давайте сюда!» Положил его на последнюю ступеньку между ног; ногами же и держу кое-как. А коленями подпираю чемодан, который девица иначе не может удержать. Скользко до чёрта. Аким Герасимович тоже сел — на последнюю ступеньку соседнего вагона. Едем.

Действие II. Ковров — Новки. Мешок ползёт, ползёт, ползёт. Я отпускаю один поручень и кое-как водворяю его на место. А девица: «Не могу больше держать!». И ведь правда — 1,5 пуда. Я сильнее упираюсь коленями. Но тотчас же мешок начинает сползать с молниеносной быстротой. Я едва успеваю схватить его пятками; и вот он висит, больше чем наполовину перегнувшись вниз (под ступеньку). Отпускаю поручень, нагибаюсь и... в тот же момент он летит на полотно. «Всё кончено!» Я этого не подумал, но такое у меня было состояние полнейшего отчаяния. Но быстро утешился: хорошо, что не чемодан... и хорошо, что не я. Но... и то и другое ещё вполне может случиться: мы проехали только 2 версты (мост), а всех 14. Девица отказывается держать, а мои руки отказываются держаться: немеют. Всё хуже и хуже. Однако девица держит, и я держусь. Но всё время мысль: «сейчас отвалюсь». Страху никакого, просто физическая боль — в руках, — которая становится всё нестерпимее. И решимость держаться coute que coute [по-французски — во что бы то ни стало]. И уверенность, что удержусь-таки. Я пробую считать: «до 10 000 досчитаю, и буду там». Но дошёл до 80 и бросил. Не могу. — А что там виднеется вдали? Огонёк, кажется. Да, огонёк. Сейчас приедем. Ближе, ближе. Это семафор? Семафор. Да ещё с зелёным огнём!? Значит, не станция!!? «Ах чёрт возьми!» — выругался я громко. Девица не отвечала. Верно и ей не сладко. Но... это что такое? Водокачка? Значит, всё-таки станция. Ура!! Приехали, приехали! Останавливаемся! Остановились! — Я слез. Слез и Аким Герасимович. А Тихонравова не видать.

Действие III. Hовки. «Товарищ Ти-хо-нра-аво-ов! Товарищ Ти-хо-нра-а-во-о-ов!!». Никакого ответа. Что делать? Бумажка-то у него. — «Я пойду к коменданту». — «Что толку?» — «Ему ведь звонили; может быть...». Но никто не знает, где комендант. Бегаю по всей станции — ни одного местного человека. Наконец узнаю: за водокачкой. Боже, какая даль! Бегу полным ходом. Влетаю к нему... «Пошёл к штабному вагону». Лечу назад. Вот уже последний вагон около меня, как вдруг... «бум, бум, бум», и... — Аким Герасимович печально стоит на платформе рядом с моим чемоданом. А Тихонравов, как оказалось впоследствии (тогда мы думали, что он остался в Коврове), благополучно уехал в Москву.

Картина. Агитпункт станции Новки, куда мы попали по протекции некоего знакомого Акима Герасимовича. .05. Лежим на скамейках и спим. — В .033 он позвонил в Ковровский президиум исполкома, чтобы «принять меры» к нахождению моего мешка. Плохая надежда! — Он решил вернуться. Я, после некоторых размышлений, тоже; всё равно ждать до вечера.

Действие IV. Новки — Ковров. Случайно подвернулся товарный. Сели на тормозную площадку. Всю дорогу до полотна — свежие шаги (шёл снег), так что надежды никакой. Но после моста вдруг прекратились. Правда, есть по другую сторону полотна, так что всё-таки почти что безнадёжно. Гляжу с замиранием сердца. Вот он! Лежит сиротливо с обнажённым видом... «Аким Герасимович, подождите меня на вокзале! Не забудьте мой чемодан!». Спрыгнул (поезд еле-еле плёлся). Схватил мешок и ходу! — В 10 был «дома».

Картина «Дома». Сплю, т.е., собственно говоря, больше читаю Дюма «20 лет спустя». Но, во всяком случае, валяюсь. И так до .18. Потом забираю свои бебехи и плетусь iferum на вокзал. В те времена меня очень удивляло, почему я не могу их сам поднять на плечи и только с большим трудом несу. Дома, взвесив их, понял. Понял также, почему у меня болят biceps'ы.

Действие V. Ковров — Владимир. На товарно-пассажирский сесть удалось, и даже вполне благополучно, т.е. не на площадку, а в самый вагон. И притом с видами: в Новках с двойной верхней полки слезают три обитателя из четверых. Кандидаты: я и некая «бабка». Первым, однако, влез не-кандидат — солдат, севший в Новках. Но и мы влезли. Наверху — форменная баня. Дышать нечем. И тесно. Но всё-таки лежать можно. И я приблизительно сплю. Так кончаются эти сутки.

11044. Во Владимире появился милиционер и велел очистить одно отделение для раненых. В этом отделении находился я. Я, правда, не «очистился», но потесниться пришлось очень и очень: остальную часть пути пролежал, согнувшись в три погибели. С вокзала нанял тачку; домой попал к .14. Встречен был восторженно, А вечером пошёл на концерт (камерный — прог.), от которого имел превеликое удовольствие.

[Последнюю запись в «Дневнике» Павел Самуилович сделал весной 1921 г. «Дневник» дал возможность заглянуть в душу молодого учёного. «Дневник» показал на углублённую научную работу Павла Урысона, его необычайную работоспособность, его богатый внутренний мир: любовь к музыке и природе. Его любовь к одиночеству и к людям, желание всем помочь. «Дневник» говорит о шутках Павла Самуиловича, его шалостях и юморе... А наряду с этим поражают строки «Дневника»:]

Детства у меня не было, так как я начал заниматься в том возрасте, когда едва кончается младенчество. Не было отрочества, так как у меня отсутствовали сверстники, и я не знал игр. И юности не было, так как я не знал самого главного — любви. Наконец не будет и старости, так как я умру молодым.

[Ещё в другом месте:]

4233. Я уже давно-давно решил, что заметка в Энциклопедии будет начинаться так: Урысон Павел Самуилович (1898–1935), математик и т.д. [Но и этих молодых одиннадцати лет Павлу Урысону не суждено было прожить.]